Неточные совпадения
Идите вы
к чиновнику,
К вельможному боярину,
Идите вы
к царю,
А женщин вы
не трогайте, —
Вот Бог! ни с чем
проходитеДо гробовой доски!
Я сам уж в той губернии
Давненько
не бывал,
А про Ермилу слыхивал,
Народ им
не бахвалится,
Сходите вы
к нему.
Ходя по улицам с опущенными глазами, благоговейно приближаясь
к папертям, они как бы говорили смердам:"Смотрите! и мы
не гнушаемся общения с вами!", но, в сущности, мысль их блуждала далече.
Но на седьмом году правления Фердыщенку смутил бес. Этот добродушный и несколько ленивый правитель вдруг сделался деятелен и настойчив до крайности: скинул замасленный халат и стал
ходить по городу в вицмундире. Начал требовать, чтоб обыватели по сторонам
не зевали, а смотрели в оба, и
к довершению всего устроил такую кутерьму, которая могла бы очень дурно для него кончиться, если б, в минуту крайнего раздражения глуповцев, их
не осенила мысль: «А ну как, братцы, нас за это
не похвалят!»
— Знаю я одного человечка, — обратился он
к глуповцам, —
не к нему ли нам наперед поклониться
сходить?
Пройдя еще один ряд, он хотел опять заходить, но Тит остановился и, подойдя
к старику, что-то тихо сказал ему. Они оба поглядели на солнце. «О чем это они говорят и отчего он
не заходит ряд?» подумал Левин,
не догадываясь, что мужики
не переставая косили уже
не менее четырех часов, и им пора завтракать.
— Нет, я думаю, княгиня устала, и лошади ее
не интересуют, — сказал Вронский Анне, предложившей
пройти до конного завода, где Свияжский хотел видеть нового жеребца. — Вы подите, а я провожу княгиню домой, и мы поговорим, — сказал он, — если вам приятно, — обратился он
к ней.
— Вот-вот именно, — поспешно обратилась
к нему княгиня Мягкая. — Но дело в том, что Анну я вам
не отдам. Она такая славная, милая. Что же ей делать, если все влюблены в нее и как тени
ходят за ней?
— Поди, поди
к Mariette, — сказала она Сереже, вышедшему было за ней, и стала
ходить по соломенному ковру террасы. «Неужели они
не простят меня,
не поймут, как это всё
не могло быть иначе?» сказала она себе.
— О, нет! — как будто с трудом понимая, — сказал Вронский. — Если вам всё равно, то будемте
ходить. В вагонах такая духота. Письмо? Нет, благодарю вас; для того чтоб умереть,
не нужно рекомендаций. Нешто
к Туркам… — сказал он, улыбнувшись одним ртом. Глаза продолжали иметь сердито-страдающее выражение.
Кроме того, хотя он долго жил в самых близких отношениях
к мужикам как хозяин и посредник, а главное, как советчик (мужики верили ему и
ходили верст за сорок
к нему советоваться), он
не имел никакого определенного суждения о народе, и на вопрос, знает ли он народ, был бы в таком же затруднении ответить, как на вопрос, любит ли он народ.
Никогда еще
не проходило дня в ссоре. Нынче это было в первый раз. И это была
не ссора. Это было очевидное признание в совершенном охлаждении. Разве можно было взглянуть на нее так, как он взглянул, когда входил в комнату за аттестатом? Посмотреть на нее, видеть, что сердце ее разрывается от отчаяния, и
пройти молча с этим равнодушно-спокойным лицом? Он
не то что охладел
к ней, но он ненавидел ее, потому что любил другую женщину, — это было ясно.
Но
прошло три месяца, и он
не стал
к этому равнодушен, и ему так же, как и в первые дни, было больно вспоминать об этом.
Всё, что она видела, подъезжая
к дому и
проходя через него, и теперь в своей комнате, всё производило в ней впечатление изобилия и щегольства и той новой европейской роскоши, про которые она читала только в английских романах, но никогда
не видала еще в России и в деревне.
В то время как она отходила
к большим часам, чтобы проверить свои, кто-то подъехал. Взглянув из окна, она увидала его коляску. Но никто
не шел на лестницу, и внизу слышны были голоса. Это был посланный, вернувшийся в коляске. Она
сошла к нему.
Для чего этим трем барышням нужно было говорить через день по-французски и по-английски; для чего они в известные часы играли попеременкам на фортепиано, звуки которого слышались у брата наверху, где занимались студенты; для чего ездили эти учителя французской литературы, музыки, рисованья, танцев; для чего в известные часы все три барышни с М-llе Linon подъезжали в коляске
к Тверскому бульвару в своих атласных шубках — Долли в длинной, Натали в полудлинной, а Кити в совершенно короткой, так что статные ножки ее в туго-натянутых красных чулках были на всем виду; для чего им, в сопровождении лакея с золотою кокардой на шляпе, нужно было
ходить по Тверскому бульвару, — всего этого и многого другого, что делалось в их таинственном мире, он
не понимал, но знал, что всё, что там делалось, было прекрасно, и был влюблен именно в эту таинственность совершавшегося.
— Я? ты находишь? Я
не странная, но я дурная. Это бывает со мной. Мне всё хочется плакать. Это очень. глупо, но это
проходит, — сказала быстро Анна и нагнула покрасневшее лицо
к игрушечному мешочку, в который она укладывала ночной чепчик и батистовые платки. Глаза ее особенно блестели и беспрестанно подергивались слезами. — Так мне из Петербурга
не хотелось уезжать, а теперь отсюда
не хочется.
Как ни старался Левин преодолеть себя, он был мрачен и молчалив. Ему нужно было сделать один вопрос Степану Аркадьичу, но он
не мог решиться и
не находил ни формы, ни времени, как и когда его сделать. Степан Аркадьич уже
сошел к себе вниз, разделся, опять умылся, облекся в гофрированную ночную рубашку и лег, а Левин все медлил у него в комнате, говоря о разных пустяках и
не будучи в силах спросить, что хотел.
— Пойдёшь
ходить, ну, подойдешь
к лавочке, просят купить: «Эрлаухт, эксцеленц, дурхлаухт». [«Ваше сиятельство, ваше превосходительство, ваша светлость».] Ну, уж как скажут: «Дурхлаухт», уж я и
не могу: десяти талеров и нет.
Сначала княгиня замечала только, что Кити находится под сильным влиянием своего engouement, как она называла,
к госпоже Шталь и в особенности
к Вареньке. Она видела, что Кити
не только подражает Вареньке в её деятельности, но невольно подражает ей в её манере
ходить, говорить и мигать глазами. Но потом княгиня заметила, что в дочери, независимо от этого очарования, совершается какой-то серьезный душевный переворот.
Левин ничего
не ответил. Выйдя в коридор, он остановился. Он сказал, что приведет жену, но теперь, дав себе отчет в том чувстве, которое он испытывал, он решил, что, напротив, постарается уговорить ее, чтоб она
не ходила к больному. «За что ей мучаться, как я?» подумал он.
Вернувшись домой, он внимательно осмотрел вешалку и, заметив, что военного пальто
не было, по обыкновению
прошел к себе.
Левин же между тем в панталонах, но без жилета и фрака
ходил взад и вперед по своему нумеру, беспрестанно высовываясь в дверь и оглядывая коридор. Но в коридоре
не видно было того, кого он ожидал, и он, с отчаянием возвращаясь и взмахивая руками, относился
к спокойно курившему Степану Аркадьичу.
Он
сошел вниз, но
не успел еще выйти из кабинета, как услыхал знакомые шаги жены, неосторожно быстро идущей
к нему.
Вронский
не слушал его. Он быстрыми шагами пошел вниз: он чувствовал, что ему надо что-то сделать, но
не знал что. Досада на нее за то, что она ставила себя и его в такое фальшивое положение, вместе с жалостью
к ней за ее страдания, волновали его. Он
сошел вниз в партер и направился прямо
к бенуару Анны. У бенуара стоял Стремов и разговаривал с нею...
Акт кончился, когда он вошел, и потому он,
не заходя в ложу брата,
прошел до первого ряда и остановился у рампы с Серпуховским, который, согнув колено и постукивая каблуком в рампу и издалека увидав его, подозвал
к себе улыбкой.
— А мы живем и ничего
не знаем, — сказал раз Вронский пришедшему
к ним поутру Голенищеву. — Ты видел картину Михайлова? — сказал он, подавая ему только что полученную утром русскую газету и указывая на статью о русском художнике, жившем в том же городе и окончившем картину, о которой давно
ходили слухи и которая вперед была куплена. В статье были укоры правительству и Академии за то, что замечательный художник был лишен всякого поощрения и помощи.
«Девочка — и та изуродована и кривляется», подумала Анна. Чтобы
не видать никого, она быстро встала и села
к противоположному окну в пустом вагоне. Испачканный уродливый мужик в фуражке, из-под которой торчали спутанные волосы,
прошел мимо этого окна, нагибаясь
к колесам вагона. «Что-то знакомое в этом безобразном мужике», подумала Анна. И вспомнив свой сон, она, дрожа от страха, отошла
к противоположной двери. Кондуктор отворял дверь, впуская мужа с женой.
После партии Вронский и Левин подсели
к столу Гагина, и Левин стал по предложению Степана Аркадьича держать на тузы. Вронский то сидел у стола, окруженный беспрестанно подходившими
к нему знакомыми, то
ходил в инфернальную проведывать Яшвина. Левин испытывал приятный отдых от умственной усталости утра. Его радовало прекращение враждебности с Вронским, и впечатление спокойствия, приличия и удовольствия
не оставляло его.
— Да вот что хотите, я
не могла. Граф Алексей Кириллыч очень поощрял меня — (произнося слова граф Алексей Кириллыч, она просительно-робко взглянула на Левина, и он невольно отвечал ей почтительным и утвердительным взглядом) — поощрял меня заняться школой в деревне. Я
ходила несколько раз. Они очень милы, но я
не могла привязаться
к этому делу. Вы говорите — энергию. Энергия основана на любви. А любовь неоткуда взять, приказать нельзя. Вот я полюбила эту девочку, сама
не знаю зачем.
Одни закусывали, стоя или присев
к столу; другие
ходили, куря папиросы, взад и вперед по длинной комнате и разговаривали с давно
не виденными приятелями.
Мадам Шталь принадлежала
к высшему обществу, но она была так больна, что
не могла
ходить, и только в редкие хорошие дни появлялась на водах в колясочке.
— Кити,
не было ли у тебя чего-нибудь неприятного с Петровыми? — сказала княгиня, когда они остались одни. — Отчего она перестала присылать детей и
ходить к нам?
Когда она думала о Вронском, ей представлялось, что он
не любит ее, что он уже начинает тяготиться ею, что она
не может предложить ему себя, и чувствовала враждебность
к нему зa это. Ей казалось, что те слова, которые она сказала мужу и которые она беспрестанно повторяла в своем воображении, что она их сказала всем и что все их слышали. Она
не могла решиться взглянуть в глаза тем, с кем она жила. Она
не могла решиться позвать девушку и еще меньше
сойти вниз и увидать сына и гувернантку.
— Что ты, с ума
сошел? — с ужасом вскрикнула Долли. — Что ты, Костя, опомнись! — смеясь сказала она. — Ну, можешь итти теперь
к Фанни, — сказала она Маше. — Нет, уж если хочешь ты, то я скажу Стиве. Он увезет его. Можно сказать, что ты ждешь гостей. Вообще он нам
не к дому.
— Нет, как хотите, — сказал полковой командир Вронскому, пригласив его
к себе, — Петрицкий становится невозможным.
Не проходит недели без истории. Этот чиновник
не оставит дела, он пойдет дальше.
— Это
не родильный дом, но больница, и назначается для всех болезней, кроме заразительных, — сказал он. — А вот это взгляните… — и он подкатил
к Дарье Александровне вновь выписанное кресло для выздоравливающих. — Вы посмотрите. — Он сел в кресло и стал двигать его. — Он
не может
ходить, слаб еще или болезнь ног, но ему нужен воздух, и он ездит, катается…
Когда вчера вечером он пришел
к ней, они
не поминали о бывшей ссоре, но оба чувствовали, что ссора заглажена, а
не прошла.
Левин
не замечал, как
проходило время. Если бы спросили его, сколько времени он косил, он сказал бы, что полчаса, — а уж время подошло
к обеду. Заходя ряд, старик обратил внимание Левина на девочек и мальчиков, которые с разных сторон, чуть видные, по высокой траве и по дороге шли
к косцам, неся оттягивавшие им ручонки узелки с хлебом и заткнутые тряпками кувшинчики с квасом.
В половине восьмого, только что она
сошла в гостиную, лакей доложил: «Константин Дмитрич Левин». Княгиня была еще в своей комнате, и князь
не выходил. «Так и есть», подумала Кити, и вся кровь прилила ей
к сердцу. Она ужаснулась своей бледности, взглянув в зеркало.
— Мама! Она часто
ходит ко мне, и когда придет… — начал было он, но остановился, заметив, что няня шопотом что — то сказала матери и что на лице матери выразились испуг и что-то похожее на стыд, что так
не шло
к матери.
«Разве я
не знаю, что звезды
не ходят? — спросил он себя, глядя на изменившую уже свое положение
к высшей ветке березы яркую планету. — Но я, глядя на движение звезд,
не могу представить себе вращения земли, и я прав, говоря, что звезды
ходят».
Сходя с лестницы, Серпуховской увидал Вронского. Улыбка радости осветила лицо Серпуховского. Он кивнул кверху головой, приподнял бокал, приветствуя Вронского и показывая этим жестом, что
не может прежде
не подойти
к вахмистру, который, вытянувшись, уже складывал губы для поцелуя.
Он вошел за Сафо в гостиную и по гостиной
прошел за ней, как будто был
к ней привязан, и
не спускал с нее блестящих глаз, как будто хотел съесть ее.
И, счастливый семьянин, здоровый человек, Левин был несколько раз так близок
к самоубийству, что спрятал шнурок, чтобы
не повеситься на нем, и боялся
ходить с ружьем, чтобы
не застрелиться.
Гриша плакал, говоря, что и Николинька свистал, но что вот его
не наказали и что он
не от пирога плачет, — ему всё равно, — но о том, что с ним несправедливы. Это было слишком уже грустно, и Дарья Александровна решилась, переговорив с Англичанкой, простить Гришу и пошла
к ней. Но тут,
проходя чрез залу, она увидала сцену, наполнившую такою радостью ее сердце, что слезы выступили ей на глаза, и она сама простила преступника.
Все
к лучшему! это новое страдание, говоря военным слогом, сделало во мне счастливую диверсию. Плакать здорово; и потом, вероятно, если б я
не проехался верхом и
не был принужден на обратном пути
пройти пятнадцать верст, то и эту ночь сон
не сомкнул бы глаз моих.
Я, как матрос, рожденный и выросший на палубе разбойничьего брига: его душа сжилась с бурями и битвами, и, выброшенный на берег, он скучает и томится, как ни мани его тенистая роща, как ни свети ему мирное солнце; он
ходит себе целый день по прибрежному песку, прислушивается
к однообразному ропоту набегающих волн и всматривается в туманную даль:
не мелькнет ли там на бледной черте, отделяющей синюю пучину от серых тучек, желанный парус, сначала подобный крылу морской чайки, но мало-помалу отделяющийся от пены валунов и ровным бегом приближающийся
к пустынной пристани…
Под окном, в толпе народа, стоял Грушницкий, прижав лицо
к стеклу и
не спуская глаз с своей богини; она,
проходя мимо, едва приметно кивнула ему головой.
Зло порождает зло; первое страдание дает понятие о удовольствии мучить другого; идея зла
не может войти в голову человека без того, чтоб он
не захотел приложить ее
к действительности: идеи — создания органические, сказал кто-то: их рождение дает уже им форму, и эта форма есть действие; тот, в чьей голове родилось больше идей, тот больше других действует; от этого гений, прикованный
к чиновническому столу, должен умереть или
сойти с ума, точно так же, как человек с могучим телосложением, при сидячей жизни и скромном поведении, умирает от апоплексического удара.